Опубликовано пн, 27/02/2017 - 10:31
Очень важный и специфический взгляд на развитие экономик России и Китая от профессора Владислава Иноземцева на первый взгляд имеет мало общего со спортивной реформой Китая, как одного из самых главных социальных драйверов современных преобразований экономики Китая. Но это лишь на первый взгляд. На самом деле все взаимосвязано, и показательный пример из реалий китайской жизни должен помочь нам смотреть на свои усилия в этой сфере иначе.
В России привыкли считать, что Китай достиг своих экономических успехов за счет эффективного государственного регулирования, но куда большую роль там сыграло использование сугубо рыночных мотиваций.
Примерно 30 лет тому назад СССР и Китай начали реализовывать масштабные программы реформ. Великие соседи имели тогда сравнительно равные экономики: СССР превосходил Китай по ВВП всего на 5–6%, хотя по подушевым доходам — в четыре раза. Советский экспорт в Китай состоял из высокотехнологичной продукции более чем на 20%, а легковых автомобилей продавалось в Поднебесную больше, чем нефти. Первым соглашением, подписанным между двумя государствами после долгого перерыва, был договор о строительстве и реконструкции силами советских специалистов промышленных объектов в КНР.
Прошло три десятилетия; сегодня «соотношение сил» сменилось на противоположное. По размерам ВВП, согласно рыночным курсам валют, Китай опережает Россию в девять раз (МВФ, World Economic Outlook database, October 2016), по объему экспорта — в 4,4 раза, по темпам жилищного строительства — в 14,5 раза, а по протяженности современных автострад — почти в 70 раз. Многие высокотехнологичные товары, составляющие ныне основу китайского экспорта, в России не производятся вообще.
Причин для происшедшего много, но сегодня мне хотелось бы обратиться лишь к одной из них — к стратегии развития отдельных отраслей экономики и сложившимся в Китае и России корпоративным культурам.
Частный hi-tech
Конец 1980-х годов ознаменовался как в России, так и в Китае ажиотажным спросом на компьютеры, копировальные аппараты, оборудование для беспроводной связи. В обеих странах предприниматели стали специализироваться на перепродажах импортной техники, — хотя в СССР в это время производились собственные компьютеры («Электроника БК-0011», «Микро-80» или ПЭВМ «Агат»), а в Китае нет, — сколачивая на этом немалые состояния. Некоторые из энтузиастов решили запустить собственные производства — и вот тут пути начали расходиться.
Основным отличием китайских и российских hi-tech компаний были не их первые шаги (Huawei начинала с перепродажи импортных офисных АТС), а их амбиции. В России бизнес (например, у «Формозы» или R-Style) был ориентирован на завоевание определенной доли отечественного рынка, тогда как основатель Huawei Жэнь Чжэнфэй изначально хотел придать своей компании глобальный масштаб, не собираясь ограничиваться Китаем.
Свой первый международный контракт Huawei, которую в России сравнивать просто не с кем, получила в 1997 году, а через пять лет довела объемы зарубежных продаж до $500 млн. Эта экспансия требовала максимального внимания к новым разработкам, и в R&D вкладывалось до 20% выручки, причем большая часть исследовательских подразделений создавалась за рубежом, что позволяло лучше улавливать новейшие тенденции и становиться «своими» в каждой стране. К середине 2000-х компания достигла статуса лучшего в мире поставщика телекоммуникационного оборудования и серверов, имея к тому времени совместные предприятия с 3Com, Siemens, Nokia и Motorola, а ее продажи за рубежом превысили реализацию в Китае.
При этом важно заметить, что компания осталась частной и даже создала особую корпоративную культуру коллективизма и работы на общую цель. Huawei не котируется на бирже, но темпы роста продаж превышают в последние годы 30%. С бюджетом на исследования, составившим $9,25 млрд (больше, чем было выделено российскими властями на Академию наук в 2016 году), Huawei по объему производства высокотехнологичной продукции опережает многие страны.
Крупные госкомпании
Разумеется, выходя из коммунистического прошлого, ни Россия, ни Китай не могли не опираться на потенциал крупных государственных предприятий. В 1987 году СССР очевидно лидировал: у нас, например, было собрано 1,35 млн легковушек, а в КНР — только 480 тыс.
С одной стороны границы доминировал Волжский автомобильный завод, с другой — Шанхайское автомобилестроительное предприятие. С начала 1990-х пути обоих госпредприятий разошлись: в России на АвтоВАЗ пришли талантливые финансисты во главе с Борисом Березовским, в Китае власти настояли на создании совместного предприятия SAIC с немецким Volkswagen. Главной его задачей было объявлено перенесение в страну максимального количества технологий, а также превращение компании в «большое профтехучилище», в котором должны были воспитываться лучшие кадры для последующей экспансии. Параллельно государство в лице шанхайского комитета партии поставило перед предприятием задачу создания производства универсальных комплектующих, которые могли бы использоваться и на других китайских автосборочных мощностях. В обмен компания получила налоговые скидки, средства от которых могли расходоваться только для зарубежной экспансии. В начале 2000-х через новое СП с General Motors SAIC приобрела 10% Daewoo, 48,9% SsangYoung Motor, а также открыла конструкторские бюро и инженерные центры в 14 странах мира. За последние 20 лет компания ни разу не заканчивала год с убытком. В 2016 году 144 тыс. ее работников произвели 6,5 млн автомобилей, а общая выручка составила немногим менее $104,5 млрд.
В России пошли другим путем. АвтоВАЗ и сегодня контролируется государством. Приход зарубежного инвестора (компании Renault) состоялся лишь в 2008 году. А среднегодовой объем производства в 2000–2015 годах составлял всего 630 тыс. автомобилей, поставлявшихся практически исключительно на рынок России и СНГ. При том что российский автомобильный рынок стремительно рос, когда-то передовое предприятие выживало за счет масштабной господдержки (более 140 млрд руб. в 2008–2015 годах), наращивания убытков (в 2015-м они составили 42% выручки) и долга (до 80 млрд руб.). В 2016 году усилиями 44 тыс. работников с конвейеров сошло 408 тыс. автомобилей Lada, Renalt, Nissan и Datsun, а общая выручка составила 184,9 млрд руб. ($2,75 млрд). При этом доля комплектующих российского производства в стоимости среднего вазовского автомобиля не превышает 40%.
Пример китайского и российского автопрома показывает, что вопрос о том, в частной или государственной собственности находится предприятие, не имеет решающего значения — куда важнее стратегия его развития. Итог известен: в 2009 году, когда Китай стал первым автопроизводителем мира, Россия собрала меньше легковых автомобилей, чем Чехия.
Ресурсный сектор
Казалось бы, в условиях, когда Россия выступает нетто-поставщиком ресурсов и является самым крупным продавцом нефти на китайский рынок, а Китай — нетто-импортером и крупнейшим покупателем российского сырья, отечественные энергетические компании должны опережать китайские практически по всем основным показателям. Однако это не вполне так.
В 1999 году китайский государственный холдинг CNPC создал публичную компанию по добыче и переработке нефти — PetroChina. Основными задачами, поставленными перед ее руководством, были наращивание добычи, в том числе за пределами Китая; строительство современных нефтеперерабатывающих предприятий; активное развитие химических производств — иначе говоря, максимальная диверсификация (как территориальная, так и «продуктовая»). Компания реализовала эту стратегию достаточно успешно: к 2016 году она стала шестой по объему добычи нефти в мире (4,1 млн барр. в сутки); открыла четыре крупнейших в Китае месторождения нефти; построила 11 НПЗ и вошла в 30 проектов по нефтедобыче от Канады до Индонезии. Всего 15% прироста ее добычи пришлось на покупки уже действовавших месторождений, остальное было разведано и запущено силами компании. По итогам 2015 года выручка компании составила $251 млрд, чистая прибыль — почти $6,2 млрд. Около 69% выручки приходится на продажи нефтепродуктов и продукции химической промышленности, причем 82% продаж генерируется в Китае (отчет компании за 2015 год).
В 2001 году «дочка» государственного «Роснефтегаза», компания «Роснефть», была определена агентом российского правительства в СРП-проектах, и ее роль в российской энергетике начала расти. За счет поглощения ЮКОСа (2004 год) и ТНК-ВР (2013 год) компания стала самым крупным производителем нефти в мире среди котирующихся на бирже корпораций. Однако из прироста добычи за 2000–2016 годы в 175 млн т в год лишь 9,5% пришлось на «органический» рост компании, все остальное стало следствием слияний и поглощений. Общий объем выручки в 2015 году оказался в три раза меньше, чем у PetroChina, — 5,15 трлн руб. ($84,5 млрд), а чистая прибыль составила 356 млрд руб. ($5,8 млрд). 57% добываемой нефти продается за рубеж в сыром виде (данные из ежегодного отчета ПАО «Роснефть» за 2015 год), а зарубежная добыча совсем невелика. По текущей капитализации по состоянию на середину февраля «Роснефть» проигрывала PetroChina в 3,4 раза ($67,8 млрд против $229,4 млрд).
Глобальная конкуренция
В России привыкли считать, что Китай достиг своих экономических успехов за счет грамотного государственного регулирования и умелого составления общенациональных стратегий развития. Я уверен, что эти факторы объясняют лишь малую толику впечатляющих достижений нашего соседа. Куда бо́льшую роль играет недооцениваемое нами использование сугубо рыночных мотиваций. В Пекине давно поняли, что если власти хотят несколько ограничивать конкуренцию внутри страны, то им необходимо стимулировать выход ведущих компаний на глобальные рынки, для того чтобы, сталкиваясь там с другими крупными корпорациями, они затем «интернализовывали» эффект этой конкуренции в собственной стране. Именно это и стало, на мой взгляд, основной причиной успеха Китая, в то время как российское стремление замкнуться в своих границах ради создания искусственного благоприятного климата для «отечественного производителя» становится гарантией неизбежного упадка нашей экономической модели.
Подробнее на РБК:
http://www.rbc.ru/opinions/economics/21/02/2017/58abf4239a7947ffded4e0c5